Stella Maris
По ящику показывают много замечательных вещей – передачу «Аншлаг», фабрику шизофрении под названием «Город Женщин», бразильских мыльных «Педров» и еще кучку говна, именуемую русскими сериалами. С эту гремучую смесь затесались «независимые» расследования о Лубянке, криминальных авторитетах и Штирлицах – например, цикл фильмов Пиманова о Сталине (все фильмы, кстати озвучены музыкой Einsturzende Neubauten, сольником «Recycled» Баргельда и Лакримозой – звукорежиссер фанат, наверно). Вот недавно посмотрела фильм о русском модельном бизнесе и вспомнила молодость...
В середине 90-х было время, когда все поголовно девушки «шли в манекенщицы». Агенства, насчитывающие двух-трех человек персонала, брали всех, даже инвалид в коляске мог стать фотомоделью, если платил бакшиш. От модели требовали деньги на обучение, деньги на портфолио, деньги на визаж. И ничего не гарантировали.
«Модельная лихорадка» началась у нас 90-91 гг. Во всех журналах маячили молодые еще тогда Шиффер с Кроуфорд, и все русские сопливые девчонки им завидовали. Мои подруги с утра до ночи таращились в ящик, надеясь не пропустить клип Дж. Майкла «Too Funky» с Линдой Евангелистой. Даже я не была исключением, но годам к 17 идею покорения мирового подиума похоронила. Однако мою фотографию позже увидела одна девушка, работавшая «в сфере моды» - она и направила меня в агенство «Каприз». Таким образом, я пришла как бы не «со стороны», а уже с рекомендацией. Да еще понравилась нашей преподавательнице по пластике.
Преподавательница была отставной манекенщицей, трудившейся на подиуме еще при «совке» - высокая, худая, холодная женщина из породы «недобитых». В ее пластике, речи, манерах явно проступала аристократка. Она работала искусствоведом в Русском музее и была очень профессиональным в области моды человеком. Она искала «свои» кадры.
Я, придя в агенство, вообще не умела ходить на каблуках. В первый же день учебы нас (10-12 девушек) построили в круг и заставили ходить на высоких «шпильках» два часа. Это было страшно, но после такого экзерсиса я уже могла держать равновесие. Меры преподавательницы были жесткими, но правильными – все уже через неделю имели осанку, могли встать и повернуться, кое-как шагали. Педагогигня была бесжалостна: «колени не вскидывать», «руки отпустить», «держи линию», «не черпай подбородком». Через месяц все приобрели походку «от бедра». Через два все умели делать необходимые «повороты» и «подкрутки». Я уже позже поняла, какому высокому стилю учила нас наша ледяная дама - школы «ходьбы» отличаются друг от друга, и она преподавала наиболее современную, гибкую, артистичную пластику. Но тогда же я поняла, что нельзя стать хорошей моделью, не имея артистического дара – чувства ритма, собственной пластичности и ощущения от своего тела. Половина девушек двигалась не в ритм, все имели «зажимы», и ни в одной не было куража. Из 7 высоких, стройных девиц педагог позвала на работу только двух – Лилечку и меня.
Лилечка была 175 см ростом и обладала параметрами 90-60-90. Грива вьющихся золотых волос обрамляла ее личико с капризным маленьким ртом, крохотным вздернутым носиком и огромными голубыми глазами. Едва увидев ее, я подумала: «Барби!». Прямая осанка, гордый взор и плавность движений делали такую кукольную красоту одушевленной. Когда я догоняла ее на улице, то видела впереди плавно покачивающийся круглый зад и мужиков, которые падали в открытые люки и под колеса автомобилей. Но даже в Лилечке не было главного козыря – темперамента. Так же неколебимо спокойно, подобно Титанику, выплывала она на подиум, оставляя равнодушно-гордый взор восхищенным поклонникам. На второй и третий раз это им надоедало, они хотели видеть характер. Педагог сначала била меня по коленям: «не взбрыкивай ногами, ты не лошадь». А потом посоветовала: «это твой шарм, оставь». Она же называла меня «оленьи глазки».
Я работала моделью несколько лет. Все происходящее доставляло мне удовольствие, несмотря на экзотичность – были показы в музеях и в «Арт-клинике», я носила платья из пластинок, женское белье начала века и меха. Перейдя в агенство «Ленфильма», я даже была на кастинге у японцев, и танцевала там под музыку Сакамото из «Счастливого Рождества, мр. Лоренс», отчего японцы были в шоке. Подобные штуки вообще были моим плюсом... или минусом. Они делали жизнь веселой. Потому что я быстро поняла, что не тяну на «большую» модель.
Манекенщица должна обладать единственно важными параметрами – ростом ОТ 170 см и формами около 90-60-90. При моем росте в 170 см, считающемся стартовым, я не могла найти на примерках костюм – дизанеры шьют на стандарт 175. И разница даже в 5 см была заметна на сцене, поэтому часто меня не брали «в пару» к более высоким девушкам. Даже фотомодель из меня не получилась – мое лицо слишком характерное, чтобы быть «лекалом» для образа визажиста. Фотограф Л. Геркус, снимавший меня на пробы для немцев, сразу сказал: «Поверь, ты не модель, ты слишком необычна. Иди в актрисы».
Был такой случай: меня и еще двух девиц прислали на кастинг конкурса «Адмиралтейская игла». Это конкурс высокого уровня, отборочные туры его проходили в Университете технологии и дизайна, а финал – в «Октябрьском». Нас прислали туда от «Ленфильма» как манекенщиц, уже прикрепленных к конкретной коллекции. Платья ее были сделаны их патефонных пластинок, и шились по нашим меркам. Нам сообщили, что организационные вопросы улажены, и нас возьмут на эту коллекцию без кастинга. Мы приехали заполнить бумаги.
Но не тут-то было. Конкурс такого уровня обслуживают модели высокого ранга, и кастинг призван официально набрать состав профессиональных участниц, отсеяв страждущих славы жертв местячковых агенств. Едва взглянув на некоторых участниц кастинга, я поняла, что мне туда не попасть никогда – рост 180, отшлифованая лазерами кожа, визаж от шанель и шисейдо. Среди них на подиум, как свиньи среди бисера, выбегали эти самые «жертвы» – неумелые, неухоженные, маленькие – обычные, в общем, женщины. Даже те из них, кто обладали стройными телами и привлекательными лицами, смотрелись убого на фоне этих «борзых» человечей породы. А они надменно взирали на неуместных «коллег», добавляя им унижения. Не желая быть награжденной таким же взором, я посоветовала своему дизайнеру натянуть платья на этих див, а своему начальству – ехать домой, мысленно решив, что на подиум я не выйду ни за что. Однако дизайнер залилась слезами – платья ведь не тканные, не натянешь, и сшиты они на нас, так что же, вовсе не идти на конкурс? Начальство, которому во что бы то не стало нужно было «впихнуть» для рекламы хоть кого-то из своих в столь крутое мероприятие, бросилось ко мне с воплями: «Выйди, может возьмут!» Это казалось полным безумием – на мне не было каблуков, ноги скрывали широкие джинсы - а на кастинг приходят в купальнике или маленьком черном платье. Ни макияж, ни прическа, ничто во мне в этот день не было готово к кастингу. Но «шутку» я была готова выкинуть всегда, и начальство это знало.
Меня внесли в списки в самом конце кастинга, когда основной состав уже был набран. Я встала за кулисами и стала ждать вызова, наблюдая за присходящим на сцене. У выхода толклись «борзые», одаривая «шваль» презрительными взорами. На сцене шагали довольно высокие, симпатичные девушки – вроде тех, что в начале учились со мной. Но их, лишенных платья от Москино и лазерной шлифовки, комиссия рассматривала с усталой гримасой. Одна «зацепила» взгляд кого-то из комиссии – «Номер 315, вернитесь... подвигайтесь». Девушка стушевалась: «как?..» Ей (презрительно): «Ну что, не знаешь, как? Потанцуй, как на дискотеке, покажи себя...» Та дико задергалась от страха, и ей махнули рукой: «пшла отсюда...» Меня взяла злость: «Они хотят артистизма. Ладно». Тут заиграла «Personal Jesus» Depeshe Mode, и вызвали меня. Зная музыку, я быстро подстроилась под ее ритм и настрой – вышла, злобно «взбрыкивая» ногами. Остановилась на конце подиума и увидела рожи комиссии – жлобские позы, жлобские одежды, жлобские взгляды. И тут меня взяла уже не злость, а ярость – почему я должна быть оцениваема теми, чья прямая обзанность – чистка сортира, как говорил профессор Преображенский... И я развернулась так, что чуть ли не искры полетели – хавайте шлифованных блядей, это – ваше. Но тут сзади голос: «Назад, подвигайТЕсь». Они даже назвали меня на «ВЫ»! Я повернулась, и потом они секунд 30 молчали. «ПриняТЫ. ВозьмиТЕ номер».
Когда я вышла в зал, ко мне бросилась наша девочка-гример: «Ну, ты даешь! Ты вышла – у меня аж мурашки по коже... Тебе надо в театральный, на сцену...»
Позже я поступила на режиссуру, но именно эта работа моделью дала мне понимание того, как важна внутренняя пружинка САМОСТИ. Если ее нет – люди не видят ничего, если она есть – они выбирают даже то, что ненавидят.
В середине 90-х было время, когда все поголовно девушки «шли в манекенщицы». Агенства, насчитывающие двух-трех человек персонала, брали всех, даже инвалид в коляске мог стать фотомоделью, если платил бакшиш. От модели требовали деньги на обучение, деньги на портфолио, деньги на визаж. И ничего не гарантировали.
«Модельная лихорадка» началась у нас 90-91 гг. Во всех журналах маячили молодые еще тогда Шиффер с Кроуфорд, и все русские сопливые девчонки им завидовали. Мои подруги с утра до ночи таращились в ящик, надеясь не пропустить клип Дж. Майкла «Too Funky» с Линдой Евангелистой. Даже я не была исключением, но годам к 17 идею покорения мирового подиума похоронила. Однако мою фотографию позже увидела одна девушка, работавшая «в сфере моды» - она и направила меня в агенство «Каприз». Таким образом, я пришла как бы не «со стороны», а уже с рекомендацией. Да еще понравилась нашей преподавательнице по пластике.
Преподавательница была отставной манекенщицей, трудившейся на подиуме еще при «совке» - высокая, худая, холодная женщина из породы «недобитых». В ее пластике, речи, манерах явно проступала аристократка. Она работала искусствоведом в Русском музее и была очень профессиональным в области моды человеком. Она искала «свои» кадры.
Я, придя в агенство, вообще не умела ходить на каблуках. В первый же день учебы нас (10-12 девушек) построили в круг и заставили ходить на высоких «шпильках» два часа. Это было страшно, но после такого экзерсиса я уже могла держать равновесие. Меры преподавательницы были жесткими, но правильными – все уже через неделю имели осанку, могли встать и повернуться, кое-как шагали. Педагогигня была бесжалостна: «колени не вскидывать», «руки отпустить», «держи линию», «не черпай подбородком». Через месяц все приобрели походку «от бедра». Через два все умели делать необходимые «повороты» и «подкрутки». Я уже позже поняла, какому высокому стилю учила нас наша ледяная дама - школы «ходьбы» отличаются друг от друга, и она преподавала наиболее современную, гибкую, артистичную пластику. Но тогда же я поняла, что нельзя стать хорошей моделью, не имея артистического дара – чувства ритма, собственной пластичности и ощущения от своего тела. Половина девушек двигалась не в ритм, все имели «зажимы», и ни в одной не было куража. Из 7 высоких, стройных девиц педагог позвала на работу только двух – Лилечку и меня.
Лилечка была 175 см ростом и обладала параметрами 90-60-90. Грива вьющихся золотых волос обрамляла ее личико с капризным маленьким ртом, крохотным вздернутым носиком и огромными голубыми глазами. Едва увидев ее, я подумала: «Барби!». Прямая осанка, гордый взор и плавность движений делали такую кукольную красоту одушевленной. Когда я догоняла ее на улице, то видела впереди плавно покачивающийся круглый зад и мужиков, которые падали в открытые люки и под колеса автомобилей. Но даже в Лилечке не было главного козыря – темперамента. Так же неколебимо спокойно, подобно Титанику, выплывала она на подиум, оставляя равнодушно-гордый взор восхищенным поклонникам. На второй и третий раз это им надоедало, они хотели видеть характер. Педагог сначала била меня по коленям: «не взбрыкивай ногами, ты не лошадь». А потом посоветовала: «это твой шарм, оставь». Она же называла меня «оленьи глазки».
Я работала моделью несколько лет. Все происходящее доставляло мне удовольствие, несмотря на экзотичность – были показы в музеях и в «Арт-клинике», я носила платья из пластинок, женское белье начала века и меха. Перейдя в агенство «Ленфильма», я даже была на кастинге у японцев, и танцевала там под музыку Сакамото из «Счастливого Рождества, мр. Лоренс», отчего японцы были в шоке. Подобные штуки вообще были моим плюсом... или минусом. Они делали жизнь веселой. Потому что я быстро поняла, что не тяну на «большую» модель.
Манекенщица должна обладать единственно важными параметрами – ростом ОТ 170 см и формами около 90-60-90. При моем росте в 170 см, считающемся стартовым, я не могла найти на примерках костюм – дизанеры шьют на стандарт 175. И разница даже в 5 см была заметна на сцене, поэтому часто меня не брали «в пару» к более высоким девушкам. Даже фотомодель из меня не получилась – мое лицо слишком характерное, чтобы быть «лекалом» для образа визажиста. Фотограф Л. Геркус, снимавший меня на пробы для немцев, сразу сказал: «Поверь, ты не модель, ты слишком необычна. Иди в актрисы».
Был такой случай: меня и еще двух девиц прислали на кастинг конкурса «Адмиралтейская игла». Это конкурс высокого уровня, отборочные туры его проходили в Университете технологии и дизайна, а финал – в «Октябрьском». Нас прислали туда от «Ленфильма» как манекенщиц, уже прикрепленных к конкретной коллекции. Платья ее были сделаны их патефонных пластинок, и шились по нашим меркам. Нам сообщили, что организационные вопросы улажены, и нас возьмут на эту коллекцию без кастинга. Мы приехали заполнить бумаги.
Но не тут-то было. Конкурс такого уровня обслуживают модели высокого ранга, и кастинг призван официально набрать состав профессиональных участниц, отсеяв страждущих славы жертв местячковых агенств. Едва взглянув на некоторых участниц кастинга, я поняла, что мне туда не попасть никогда – рост 180, отшлифованая лазерами кожа, визаж от шанель и шисейдо. Среди них на подиум, как свиньи среди бисера, выбегали эти самые «жертвы» – неумелые, неухоженные, маленькие – обычные, в общем, женщины. Даже те из них, кто обладали стройными телами и привлекательными лицами, смотрелись убого на фоне этих «борзых» человечей породы. А они надменно взирали на неуместных «коллег», добавляя им унижения. Не желая быть награжденной таким же взором, я посоветовала своему дизайнеру натянуть платья на этих див, а своему начальству – ехать домой, мысленно решив, что на подиум я не выйду ни за что. Однако дизайнер залилась слезами – платья ведь не тканные, не натянешь, и сшиты они на нас, так что же, вовсе не идти на конкурс? Начальство, которому во что бы то не стало нужно было «впихнуть» для рекламы хоть кого-то из своих в столь крутое мероприятие, бросилось ко мне с воплями: «Выйди, может возьмут!» Это казалось полным безумием – на мне не было каблуков, ноги скрывали широкие джинсы - а на кастинг приходят в купальнике или маленьком черном платье. Ни макияж, ни прическа, ничто во мне в этот день не было готово к кастингу. Но «шутку» я была готова выкинуть всегда, и начальство это знало.
Меня внесли в списки в самом конце кастинга, когда основной состав уже был набран. Я встала за кулисами и стала ждать вызова, наблюдая за присходящим на сцене. У выхода толклись «борзые», одаривая «шваль» презрительными взорами. На сцене шагали довольно высокие, симпатичные девушки – вроде тех, что в начале учились со мной. Но их, лишенных платья от Москино и лазерной шлифовки, комиссия рассматривала с усталой гримасой. Одна «зацепила» взгляд кого-то из комиссии – «Номер 315, вернитесь... подвигайтесь». Девушка стушевалась: «как?..» Ей (презрительно): «Ну что, не знаешь, как? Потанцуй, как на дискотеке, покажи себя...» Та дико задергалась от страха, и ей махнули рукой: «пшла отсюда...» Меня взяла злость: «Они хотят артистизма. Ладно». Тут заиграла «Personal Jesus» Depeshe Mode, и вызвали меня. Зная музыку, я быстро подстроилась под ее ритм и настрой – вышла, злобно «взбрыкивая» ногами. Остановилась на конце подиума и увидела рожи комиссии – жлобские позы, жлобские одежды, жлобские взгляды. И тут меня взяла уже не злость, а ярость – почему я должна быть оцениваема теми, чья прямая обзанность – чистка сортира, как говорил профессор Преображенский... И я развернулась так, что чуть ли не искры полетели – хавайте шлифованных блядей, это – ваше. Но тут сзади голос: «Назад, подвигайТЕсь». Они даже назвали меня на «ВЫ»! Я повернулась, и потом они секунд 30 молчали. «ПриняТЫ. ВозьмиТЕ номер».
Когда я вышла в зал, ко мне бросилась наша девочка-гример: «Ну, ты даешь! Ты вышла – у меня аж мурашки по коже... Тебе надо в театральный, на сцену...»
Позже я поступила на режиссуру, но именно эта работа моделью дала мне понимание того, как важна внутренняя пружинка САМОСТИ. Если ее нет – люди не видят ничего, если она есть – они выбирают даже то, что ненавидят.
