Специально по просьбе Summon God.
За прошедшие несколько дней у меня в ушах чего только не игралось.
Началось все традиционно с Тибета, которого я употребила в малой, но упоительной дозе по случаю сошествия тотальной депрессии. Решила я, что творчество мое бездарно (так оно и есть, конечно) и сущность моя ничтожна в своей ненужной восторженности. Тогда я банально послушала Soft black Stars и причастилась божественных тайн: мир прекрасен, я это вижу. Да не ослепнет этот глаз.
Затем для закрепления достигнутых результатов сколько-то звучал «Perpetuum Mobile».
Потом я купила два диска, которые входят в раздел моей «нетленки»: Кейва с его «Я убью тебя, лодочник», и товарища Фила Коллинза с сольным альбомом «Я иду, и пошли вы все», или что-то в этом роде.
Кейва я отложила на полку, ибо депрессия еще не миновала, и слушать замогильный плач Николая Эдуардовича в таком состоянии было опасно. Я взялась за кумира детства.
Коллинз – персона в музыке уникальная. Кто еще из английских рокеров эпохи 70-80х обладает столь пронзительным и противным по тембру голосом, и при этом может похвастаться такой популярностью? Замечу еще – всеобщей. Не обладая сексуальной харизмой, присущей многим другим соратникам, имея специфический голос, лысину и остатки легендарного некогда Genesis, он стал в 80-х мега-звездой. Почему? А потому, что звуки из приемников и телевизоров слушают не только дети, но также их мамы, папы и бабки с дедками. А кто мог быть в то время «семейным» артистом? Элтон Дожон? А как обьяснишь отпрыску, зачем дядя Элтон на концерте обнимал гитариста? Пахнет моральным разложением. А тут – уютный толстячок с добротным роком, плюс – семья, дети…
Однако Фил только с виду производит впечатление душки. На самом деле это «человек и пароход», и одна его хитрая рожа не оставляет в том сомнений. Пока красавец и гений Питер Гэбриэл орал себе в Genesis, создавая креатуру арт-рока, Коляныч скромно так стучал за ним по ударным. Но стоило солисту уйти, как маленький барабанщик подал пронзительный глас. Это было шагом отчаянным – возглавить группу, бывшую в зените культурной славы, после ухода такого лидера. Гэбриэл был харизматичен и богемен, а тут какой-то лысый ботаник лезет к стойке.
Но у лысого был свой план: никакого «раскола души», рефлексии, эротики, наркотиков и арт-рока. Новые песни о старом – о том, что знакомо всем и составляет жизнь простого человека. И все это – на мелодичную, понятную музыку. Коллинз не только занял место у микрофона, но продолжил яростно стучать и к тому же стал играть на пианино, обнаружив немалый дар мелодиста и композитора. Но к тому же – что так важно – он оказался подлинным актером!
В его репертуаре есть огромное количество хитов. Диски с одними лишь «best» будут многочисленны. Над его «голд» можно пролить скупую слезу, услышав «I don’t know why», или «Hold on my heart» - универсальные песни о любви, жизни и смерти. Можно весело улыбнуться и потанцевать под мудрые, чуть ироничные «Cant hurry love» или «Invisible touch». Можно возглавить демонстрацию членов британских профсоюзов под решительную «Land of confusion» или разоблачать лже-проповедников в письме на BBC под язвительную «Jesus he knows you». Можно просто заплакать, выйти на улицу и дать нищему денег, если в ушах еще звучат «Tell me why» или «Another day in paradise». Вас достала жена или бывший любовник? Так орите: «I don’t care any more»! Посмейтесь над собой – «I can’t dance»! И тот, кто мучим самыми тяжелыми воспоминаниями детства, услышит в душе «No son of mine!» И тот, кто пережил неизведанное, скажет: «I can feel it, coming in the air tonight».
Коллинз смог стать всеобщим: он сказал так просто, так точно, и так многим. Он шутил, он едко высмеивал, он призывал и сочувствовал. Надо сказать, что именно сочувствие ему дается хуже всего. Пронзительный металлический голос более нацелен на крик, чем на нежный шепот, и потому остросоциальные «Tell me why» и «Another day in paradise» звучат по исполнению скорее менторски, чем проникновенно. Но зато музыка, такая простая и красивая, ловко давит слезу.
А вот актерские номера, подобно «Jesus he knows you» - это «конек» Фила. Сколько издевки в его гнусавом подвывании! А как он орет в «Mamа» или «I don’t care any more»! Сложно поверить, что этот жесткий и даже жестокий человек – тот самый ботаник с платиновым диском в руках, обнимающий страшненькую жену. Но нет, это он. Умный, шутливый, артистичный. Любимец Англии.
Он ловко ведет дела, зарабатывает миллионы, снимается в кино, штампует клипы. А потом бросает жену и двух дочерей, женится на модели, уходит из группы и вообще бросает петь. Рисует томные пейзажики в свое личное удовольствие.
Говорят, Коллинз потерял голос. Недавно я видела какой-то международно-бадяжный концерт, где выступали «звезды» печально известных «фабрик». Каким-то трюком туда заманили Фила в качестве «суперстар». Участники конкурса пели попурри из его «нетленки», а он подпевал. Я увидела его через много лет вновь на сцене – похудевший, совсем седой, с трудом вытягивающий ноты. Я все еще надеюсь, что он был просто «не в форме».
Один из лучших голосов в британской музыке.
Просто потрясающий поп-Артист, сумевший быть таким разным, таким понятным, таким искренним, таким артистичным, таким тонким и… таким неповторимым в своей скрытой стервозности. Лицо нации, друзья!
Итак, я послушала Коллинза – сольно и с Дженесисом вместе и взгрустнула по ушедшей юности.
Потом в противовес добавила Peter Gabriel, «Us» – гораздо более сложная музыка, но ничуть не менее красивая. На этом альбоме 10 песен, и нет НИ ОДНОЙ более слабой, чем предыдущая! Я впервые послушала его лет в 17-18 и немедленно возвела в ранг «любимое». У меня даже есть смутное подозрение, что именно PG с его тамтамами, дудками, и черт-и-знает-чем подготовил мне основу для будущего восприятия Нойбаутен. Потому что эта музыка состоит из звуков, происхождение которых подчас нельзя определить: все инструменты так обработаны, что общий саунд просто неповторим.
Послушала. Заглянула на сайт к нему и пришла в ужас. Где этот красавец-шатен в голубыми очами?! Абсолютно лысый дед с седой бородой клинышком. Как время летит.
Повздыхав, я взялась за генеральную ночную уборку под ВИА Rammstain. Обнаружила крепко забытую песню Seeman – как всегда, пафосную и трогательную в своем народном величии. Легло на настроение.
Ну, а сегодня с утра решила я послушать Кейва. Поставила и вспомнила, что все же он был столько лет любимым певцом Неистовой печали. Как волна белых лепестков жасмина в темноте на меня упала «Lime tree arbour». Зашелестела тихим прибоем «Far from me». И главное – подкатилась к ногам сизифовым камнем «Brompton oratory». Все же Кейв – поэт, и музыка его в большей степени обрамляет стихи, чем несет свою цель. Как он умудряется быть таким точным, таким скупым и таким сильным в чувстве? Как попадает в самое сердце? Угрюмо, спокойно, благородно и почти беспечно он ведет нить повествования, чтобы одной фразой или припевом полоснуть по душе: «Oh wake up my love, my love, oh wake up»… И в этом мраке старого данс-холла с церковными витаржами на окнах всхлипывает тонким плачем скрипка, и ритм кружится тихо, как падающая листва. Только голос можно держать в ладонях, словно умирающую птицу.
Я услышала то, о чем думала с самого начала - о красоте и о ее ослепительном бремени любви…
And I wish that I was made of stone
So that I would not have to see
A beauty impossible to define
A beauty impossible to believe
A beauty impossible to endure
The blood imparted in little sips
The smell of you still on my hands
As I bring the cup up to my lips
No God up in the sky
No devil beneath the sea
Could do the job that you did, baby
Of bringing me to my knees
Outside I sit on the stone steps
With nothing much to do
Forlorn and exhausted, baby
By the absence of you.