Ахтунг! Это НЕ рецензия на концерт, а просто очень личный итог пережитого.
читать дальшеВ последнее время я часто вспоминаю себя такой, какой я была десятилетие назад. Тогда я могла отжигать в Money-Honey всю ночь напролет, закусывая пиво шоколадкой. Тогда я могла пару часов торчать у бэкстейджа какого-нибудь ДК Ленсовета в бессмысленном, но необыкновенно значимом ожидании БГ. Или, слушая небесный голос Тибета, шелестящий с кассетной пленки, часами гадать с подругой – как же он может выглядеть, этот загадочный дядька (мы тогда и представить себе не могли, что сами увидим его на сцене). Тогда музыка была самым главным, почти единственно важным, что было в жизни. Тогда музыканты «заменяли нам ангелов», как сказано в одной песне, и это было действительно так. Но прошло десять лет – и все изменилось.
Я больше не могу отжигать всю ночь в клубе, потому что это утомительно. Я уже «прикоснулась» к БГ, увидела Тибета и вообще была на концертах почти всех музыкантов, которые когда-то были для меня значимы. Я вдруг обнаружила, что те артисты, которых мне не посчастливилось увидеть (как The Cure или Bauhaus, например) уже не настолько важны, чтобы мечтать о встрече с ними. Приходя на концерт, я вижу вокруг себя лица двадцатилетних, - и понимаю, что рядом выросло новое поколение, которое теперь отжигает в тех первых рядах, где раньше была я и мои друзья. И мы отступили назад не только потому, что боимся за свои старые кости. Просто мы больше не верим в своих ангелов. Не верим до того момента, пока один из них вдруг не возвращается к нам.
Так было и с этим концертом. Формальные предвкушения, веселое общество друзей, слегка нетрезвое состояние – ничего, что было бы похоже на подготовку к религиозному действу. Ожидание у входа в Манеж, которое не показалось мне длительным (бывало и хуже) - толпа молодежи вокруг - формальный фейс-контроль (чувство сожаления, ибо не взяла с собой камеру) - пустой зал манежа и давка в первых рядах - воздушная сцена с открытым боковым пространством - шум заполняющегося зала - предостерегающая боль в позвоночнике - коньяк и естественная анестезия - выход музыкантов... Анестезия сменяется эйфорией.
Исторически доказано, что Einsturzende Neubauten оказывают на мой организм некое воздействие. Природа его до конца не изучена. Симптомы впервые наблюдались во время концерта 2004 года, когда группа выступала в питерском клубе «Порт». На протяжении этого действа окружающими людьми были отмечены такие мои реакции, как: бессмысленная улыбка, выражение блаженного идиотизма на лице, оцепенение конечностей, пониженные реакции на внешние раздражители. Во время концерта 2008 года указанные симптомы наблюдались в сглаженной форме. Что позволяет провести сравнительный анализ факторов влияния.
В сравнении с концертом в «Порт», это действо производит впечатление гораздо более отработанного и слаженного шоу. В 2004 году Einsturzende Neubauten приехали в Питер после четырехлетнего перерыва в гастролях. Возможно, этим фактором отчасти объяснялись спонтанность, импровизационность выступления и наличие постоянных накладок со звуком. Концерт в Манеже получился гораздо более организованным. Элементы сознательной театрализации присутствовали во многих деталях - и в черной одежде, которую избрали для выступления все участники, и в наличии масштабного задника, и в декоре сцены лампами-абажурами, и в самом действе. На протяжении всего концерта у сцены с немецкой дисциплинированностью трудился многочисленный «стаф». Номера были продуманы с таким расчетом, чтобы во время каждой композиции дать возможность помощникам подготовить инструменты для следующего выступления и незаметно заменить их. Именно поэтому концерт шел как безостановочное шоу, захватывающее внимание и не дающее зрителю возможности отвлечься. Наблюдалась четкая режиссура происходящего - в одном из номеров («Lets do it a Da Da») Унру успевал надеть некое подобие костюма (мантию и головной убор) и читать свой текст в приеме перевоплощения. А номер, в котором артисты тянули «фанты» и выполняли указанные там действия, хоть и был импровизационным по сути, но производил впечатление очень организованной игры. Словом, группа работала, как машина – четко, дисциплинированно, слаженно. При этом в той легкости, с которой музыканты проделывали свою работу, угадывались три разных истока: прославленное немецкое трудолюбие, язык огромного опыта и непринужденность, которая присуща только людям, действительно нашедшим свое призвание.
В сравнении с программой 2004 года концерт получился гораздо более мягким. Это было ожидаемо, ибо «Alles wieder offen» - альбом нежный и тонкий. Однако песни предыдущих лет, которые музыканты выбрали для исполнения, тоже носили в основном медитативный характер. Даже несмотря на ритмичную Alles и мою любимую Befindlichkeit des Landes.
Общая мелодика концерта была густой, обволакивающей, атмосферной. Einsturzende Neubauten гипнотизировали аудиторию, заставляя зал нырять в глубоководные слои звука. Там вырастали диковинные коралловые рифы – звоны, стуки, скрежеты знаменитых инструментов. Там темнели скалистые глыбы – осколки маршевых ритмов и всплески ударных. Но нить общего звука обволакивала, как вода, и не отпускала из плена. На сцене, в лучах прожекторов, танцевали пылинки, похожие на песчаную взвесь в волне прибоя. Причудливые миражи возникали и разрушались, покорные взмахам рук того человека, которого я когда-то нарекла Повелителем Огня и Великим Жрецом Рукотворных Стихий.
Как и положено Великому Жрецу, он что-то нес с собою, что должен был отдать толпам страждущих. Это «что-то» каждый видел и понимал по-своему. Но всякий чувствовал, как на сцене бушевала неукротимая энергия. Она была то обманчиво-мягкой, то намеренно-холодной. Но в ней не было ничего человеческого, ибо это был чистый язык стихии, язык творения. Бесстрастная, как судьба, она сметала старые миражи, чтобы на их месте выросли новые - снова и снова, в великом круговороте жизни - созидания и разрушения.
А я стояла в толпе, снова ощущая себя - как и в 2004 году - Tabula Rasa, «чистым листом». Очередная новостройка, образ собственного прибежища, рухнула, разнеся вдребезги все вокруг. Маленький цикл жизни длинной в четыре года закончен.
Alles wieder offen.