Stella Maris
Друзья, спасибо за то, что вы высказались по поводу Бродского и темы его "мозговитости", как это определил недопоэт Резник.
Теперь скажу о своем отношении к этому вопросу.
Я очень люблю Бродского.
И я понимаю, почему применительно к нему говорят об " эмоциональной холодности". Понимаю, почему возникает это ощущение - но не могу с ним согласиться.
Для того, чтобы обьяснить, обращусь к словам Солженицына:
"Известно: после Первой Мировой войны ирония как манера взгляда на мир всё более захлёстывала западных интеллектуалов...
И мода эта не могла не заполонить Иосифа Бродского, возможно, при очевидной его личной уязвимости, — и как форма самозащиты. Иронию можно назвать сквозной чертой, органической частью его мирочувствия и всеохватным образом поведения, даже бравадно педалируемым (в чём проглядывает и признак беспомощности). Неизменная ироничность становится для Бродского почти обязанностью поэтической службы.
Едче всего изъязвить таким подходом любовную ткань. Вот берётся Бродский за сюжет Марии Стюарт, столь романтически воспетый многими, и великими, поэтами. Но романтика для него дурной тон, а проявить лиричность — и вовсе недопустимо. И он — резкими сдёргами профанирует сюжет (заодно — и саму сонетную форму), снижается до глумления: “кому дала ты или не дала”, “для современников была ты блядь”, и даже к её статуе в Люксембургском саду: “пусть ног тебе не вскидывать в зенит”. Ещё и диссонансами языковыми: “сюды”, “топ-топ на эшафот”, “вдарить”, “вчерась”, “атас!”, “и обратиться не к кому с „иди на”, — и это чередуется со светскими реверансами — какое-то мелкое петушинство. И весь цикл (оттенённый признанием, что именно Мария Стюарт его, мальца, “с экрана обучала чувствам нежным”) написан словно лишь для того, чтобы поразить мрачно-насмешливой дерзостью." (с).
От себя добавлю: да, "сонеты к Марии Стюарт" пронизаны язвительной иронией, и такое "снижение темы" - на самом деле яркий пример одного из любимых приемов поэта. Но когда я читаю "сонеты", то после всех этих дерзких слов и фраз, перечисленных Солженицыным, после циничного изложения истории Марии Стюарт, я вижу одну строку, которая все меняет:
"Опять равнина. Полночь. Входят двое.
И все сливается в их волчьем вое."
И я как бы вижу внутренним зрением поэта, который шутит, язвит и издевается над "романтической темой", но в решающий момент роняет маску, а за ней - нет, не буря эмоций. Скорее беспощадно точная картина состояния.
Для меня это и есть Бродский, именно этим он ценен (не углубляясь в филологический анализ). Цинизм, холодность, ирония - лишь маски, за которыми чаще всего - мучительная боль, которую никто не смог передать лучше. И во многом - именно потому, что существует контраст между формой и содержанием.
Кстати, для меня Бродский конечно не исчерпывается темой Марии Стюарт. Напротив, есть много более любимых стихов.
Скажу еще об одном, вокруг которого вечно бушуют споры.
Это стих с посвящением "M.Б."
Дорогая, я вышел сегодня из дому поздно вечером ....
Адресат стихотворения - женщина, которая сыграла в жизни Бродского очень большую роль, ей посвящены многие (и среди них - лучшие) стихи поэта. Этим посланием он попытался "проститься" - а правильнее сказать, "рассчитаться" - с бывшей музой. Результат до сих пор волнует читателей. Некоторые из них очень возмущены: как можно столь оскорбительно отзываться о "музе", пусть даже бывшей, которую разлюбил?! Разве поэт может опускаться до такого? И потом, Пушкин давно уже показал, как с музами прощаются: "я вас любил... но пусть она все больше не тревожит" и прочее. А у Бродского - холодное прозрение, оскорбительное равнодушие...
Ответить тут нечего. Предложен иной вариант прощания. И нет тут равнодушия - как бы поэт не хотел его обрести. Есть боль, которую так и не смог забыть, и оттого - отчаянная попытка спрятаться за маской, злая попытка обидеть. Мелко? Да, может быть. Но так по-человечески...
Теперь скажу о своем отношении к этому вопросу.
Я очень люблю Бродского.
И я понимаю, почему применительно к нему говорят об " эмоциональной холодности". Понимаю, почему возникает это ощущение - но не могу с ним согласиться.
Для того, чтобы обьяснить, обращусь к словам Солженицына:
"Известно: после Первой Мировой войны ирония как манера взгляда на мир всё более захлёстывала западных интеллектуалов...
И мода эта не могла не заполонить Иосифа Бродского, возможно, при очевидной его личной уязвимости, — и как форма самозащиты. Иронию можно назвать сквозной чертой, органической частью его мирочувствия и всеохватным образом поведения, даже бравадно педалируемым (в чём проглядывает и признак беспомощности). Неизменная ироничность становится для Бродского почти обязанностью поэтической службы.
Едче всего изъязвить таким подходом любовную ткань. Вот берётся Бродский за сюжет Марии Стюарт, столь романтически воспетый многими, и великими, поэтами. Но романтика для него дурной тон, а проявить лиричность — и вовсе недопустимо. И он — резкими сдёргами профанирует сюжет (заодно — и саму сонетную форму), снижается до глумления: “кому дала ты или не дала”, “для современников была ты блядь”, и даже к её статуе в Люксембургском саду: “пусть ног тебе не вскидывать в зенит”. Ещё и диссонансами языковыми: “сюды”, “топ-топ на эшафот”, “вдарить”, “вчерась”, “атас!”, “и обратиться не к кому с „иди на”, — и это чередуется со светскими реверансами — какое-то мелкое петушинство. И весь цикл (оттенённый признанием, что именно Мария Стюарт его, мальца, “с экрана обучала чувствам нежным”) написан словно лишь для того, чтобы поразить мрачно-насмешливой дерзостью." (с).
От себя добавлю: да, "сонеты к Марии Стюарт" пронизаны язвительной иронией, и такое "снижение темы" - на самом деле яркий пример одного из любимых приемов поэта. Но когда я читаю "сонеты", то после всех этих дерзких слов и фраз, перечисленных Солженицыным, после циничного изложения истории Марии Стюарт, я вижу одну строку, которая все меняет:
"Опять равнина. Полночь. Входят двое.
И все сливается в их волчьем вое."
И я как бы вижу внутренним зрением поэта, который шутит, язвит и издевается над "романтической темой", но в решающий момент роняет маску, а за ней - нет, не буря эмоций. Скорее беспощадно точная картина состояния.
Для меня это и есть Бродский, именно этим он ценен (не углубляясь в филологический анализ). Цинизм, холодность, ирония - лишь маски, за которыми чаще всего - мучительная боль, которую никто не смог передать лучше. И во многом - именно потому, что существует контраст между формой и содержанием.
Кстати, для меня Бродский конечно не исчерпывается темой Марии Стюарт. Напротив, есть много более любимых стихов.
Скажу еще об одном, вокруг которого вечно бушуют споры.
Это стих с посвящением "M.Б."
Дорогая, я вышел сегодня из дому поздно вечером ....
Адресат стихотворения - женщина, которая сыграла в жизни Бродского очень большую роль, ей посвящены многие (и среди них - лучшие) стихи поэта. Этим посланием он попытался "проститься" - а правильнее сказать, "рассчитаться" - с бывшей музой. Результат до сих пор волнует читателей. Некоторые из них очень возмущены: как можно столь оскорбительно отзываться о "музе", пусть даже бывшей, которую разлюбил?! Разве поэт может опускаться до такого? И потом, Пушкин давно уже показал, как с музами прощаются: "я вас любил... но пусть она все больше не тревожит" и прочее. А у Бродского - холодное прозрение, оскорбительное равнодушие...
Ответить тут нечего. Предложен иной вариант прощания. И нет тут равнодушия - как бы поэт не хотел его обрести. Есть боль, которую так и не смог забыть, и оттого - отчаянная попытка спрятаться за маской, злая попытка обидеть. Мелко? Да, может быть. Но так по-человечески...
-
-
26.08.2009 в 13:14-
-
26.08.2009 в 13:40да, именно.