Stella Maris
Зашла я сегодня на сайт Аквариум., и погрузилась я в размышления. Думала не о музыке, не о самой группе, не о концертах. Думала я о Петербурге и о том его образе, который существует в творчестве БГ. И о том, что именно это восприятие города мне было всегда близко и созвучно.
В 2003 году я написала стихотворение, посвященное юбилею города. Публикация этого стиха вызвала много откликов, среди которых были возмущенные. Для того, чтобы понять, что именно вызвало недовольство, я приведу здесь сам текст:
Трехсотлетие Санкт - Петербурга
Этот стих был посвящен конкретному событию. Большинство читателей были задеты тем фактом, что всех участников юбилея, а значит, - жителей и гостей города, - я приравняла к “черни”. Я не пыталась утешить униженных и оскорбленных, ибо, в сущности, была понята верно. Несмотря на то, что в стихотворении передан виденный мною контраст между тонким обликом города и навязчивым, безвкусным убранством праздника, мысль моя все равно простиралась дальше, - хотя бы и в момент написания. Я всегда считала Петербург городом-императором, который так же безнадежно далек от народа, как любой абсолютный монарх.
Этот город был создан Петром, одержимым идеей возвести “истинный парадиз”, и тем самым показать “кузькину мать” Европе. С самого рождения Петербург был коронован как столица новой России. “Парадиз” кроили по последней европейской моде, словно модный кафтан. Петр, не желавший, чтобы в прорубленное им окно выглядывала азиатская рожа лапотной Москвы, нанимал лучших закройщиков и парикмахеров, чтобы создать образ нового “стольного града”. На стройку съезжались англичане, французы, немцы, голландцы, а в болото вгоняли тысячами русских мужиков. Уже тогда Петербургу были безразличны жизни людей. Таким он рождался, таким и дожил до наших дней. Потрясения, вроде потери короны и утраты статуса столицы, добавили несколько морщинок в облик города, нищета и ее неумолимый налет уныния покрыли пылью его наряд. Но лицо “парадиза” по-прежнему надменно, его фигура по-прежнему стройна и безупречна, - истинному аристократу никогда не стать плебеем. Его не интересует блошиная возня горожан, бегущих по расшитым обшлагам его европейского камзола. Ему безразличны плывущие мимо времена. Он смотрит на варварскую Россию холодными ледышками северных глаз, завернувшись в промозглые туманы Ингерманландии. Вот почему я написала эти слова о черни, ибо все мы для него – чернь. Чернь, беззаветно и восторженно любящая этого утонченного, великолепного самодержца, в чьем насмешливом взоре плывет какая-то мистическая запредельность. Как и всякий истинный монарх, Петербург обладает ключом к божественным тайнам.
Существует мнение, что коренным петербуржцем себя может считать только человек, рожденный здесь в пятом поколении. В таком случае я не являюсь коренной, - мой дед приехал сюда из Старой Русы, здесь родился отец, а затем уже я. Однако я уверена, что петербуржец, - это не прозвище и не должность, это диагноз. Тот, кто родился здесь, с молоком впитывает пагубность местного климата. Ну, а близость к “монаршему двору” формирует у жителей определенные качества, позволяющие прочим людям так говорить о местных: “петербуржцы, - это такие странные люди, которые живут в своем красивом, холодном городе, очень им гордятся, едят зеленые помидоры и корюшку, и при этом считают, что весь остальной мир, - провинция” (с) Einsturzende.
Я написала свой стих о городе, основываясь на впечатлениях прогремевшего юбилея. Тогда же я вспоминала, как праздновали в Петербурге трехсотлетие дома Романовых (я читала об этом, когда училась в Университете) - все торжественное убранство столицы было выдержано в цветах царской семьи, - золотом, белом, красном. Подумать только, как это было благородно и красиво! Черно-белые фотографии, пылящиеся в архивах, не могут передать, настолько органично этот праздничный наряд дополнял грациозный облик города. Разве можно с этим сравнить вульгарное, дешевое многоцветие минувшего юбилея…
Когда я написала этот стих, то приравняла и себя также ко всем, кто выведен в образе “черни”. Как и все прочие, я была тогда внизу, и видела, как надо мною поднимается призрачный Город, а под ним все мы кружимся в странном танце…
Мои жилы, как тросы, моя память как лед,
Мое сердце как дизель, кровь словно мед,
Но мне выпало жить здесь, среди серой травы,
В обмороченной тьме, на болотах Невы,
Где дома - лишь фасады, а слова - пустоцвет,
И след сгоревшей звезды, этот самый проспект.
Я хотел быть как солнце, стал как тень на стене,
И неотпетый мертвец сел на плечи ко мне.
И с тех пор я стал видеть, что мы все как в цепях,
И души мертвых солдат на еловых ветвях
Молча смотрят, как все мы кружим вальс при свечах:
Каждый с пеплом в руке и мертвецом на плечах.
Будет день всепрощенья - бог с ним, я не дождусь.
Я нашел как уйти, и я уйду и вернусь,
Я вернусь с этим словом, как с ключом синевы, -
Отпустить их домой
Всех их, кто спит на болотах Невы.
(с) БГ, Болота Невы

Коллаж: Борис Гребенщиков, Инфра-Петербург.
В 2003 году я написала стихотворение, посвященное юбилею города. Публикация этого стиха вызвала много откликов, среди которых были возмущенные. Для того, чтобы понять, что именно вызвало недовольство, я приведу здесь сам текст:
Трехсотлетие Санкт - Петербурга
Этот стих был посвящен конкретному событию. Большинство читателей были задеты тем фактом, что всех участников юбилея, а значит, - жителей и гостей города, - я приравняла к “черни”. Я не пыталась утешить униженных и оскорбленных, ибо, в сущности, была понята верно. Несмотря на то, что в стихотворении передан виденный мною контраст между тонким обликом города и навязчивым, безвкусным убранством праздника, мысль моя все равно простиралась дальше, - хотя бы и в момент написания. Я всегда считала Петербург городом-императором, который так же безнадежно далек от народа, как любой абсолютный монарх.
Этот город был создан Петром, одержимым идеей возвести “истинный парадиз”, и тем самым показать “кузькину мать” Европе. С самого рождения Петербург был коронован как столица новой России. “Парадиз” кроили по последней европейской моде, словно модный кафтан. Петр, не желавший, чтобы в прорубленное им окно выглядывала азиатская рожа лапотной Москвы, нанимал лучших закройщиков и парикмахеров, чтобы создать образ нового “стольного града”. На стройку съезжались англичане, французы, немцы, голландцы, а в болото вгоняли тысячами русских мужиков. Уже тогда Петербургу были безразличны жизни людей. Таким он рождался, таким и дожил до наших дней. Потрясения, вроде потери короны и утраты статуса столицы, добавили несколько морщинок в облик города, нищета и ее неумолимый налет уныния покрыли пылью его наряд. Но лицо “парадиза” по-прежнему надменно, его фигура по-прежнему стройна и безупречна, - истинному аристократу никогда не стать плебеем. Его не интересует блошиная возня горожан, бегущих по расшитым обшлагам его европейского камзола. Ему безразличны плывущие мимо времена. Он смотрит на варварскую Россию холодными ледышками северных глаз, завернувшись в промозглые туманы Ингерманландии. Вот почему я написала эти слова о черни, ибо все мы для него – чернь. Чернь, беззаветно и восторженно любящая этого утонченного, великолепного самодержца, в чьем насмешливом взоре плывет какая-то мистическая запредельность. Как и всякий истинный монарх, Петербург обладает ключом к божественным тайнам.
Существует мнение, что коренным петербуржцем себя может считать только человек, рожденный здесь в пятом поколении. В таком случае я не являюсь коренной, - мой дед приехал сюда из Старой Русы, здесь родился отец, а затем уже я. Однако я уверена, что петербуржец, - это не прозвище и не должность, это диагноз. Тот, кто родился здесь, с молоком впитывает пагубность местного климата. Ну, а близость к “монаршему двору” формирует у жителей определенные качества, позволяющие прочим людям так говорить о местных: “петербуржцы, - это такие странные люди, которые живут в своем красивом, холодном городе, очень им гордятся, едят зеленые помидоры и корюшку, и при этом считают, что весь остальной мир, - провинция” (с) Einsturzende.
Я написала свой стих о городе, основываясь на впечатлениях прогремевшего юбилея. Тогда же я вспоминала, как праздновали в Петербурге трехсотлетие дома Романовых (я читала об этом, когда училась в Университете) - все торжественное убранство столицы было выдержано в цветах царской семьи, - золотом, белом, красном. Подумать только, как это было благородно и красиво! Черно-белые фотографии, пылящиеся в архивах, не могут передать, настолько органично этот праздничный наряд дополнял грациозный облик города. Разве можно с этим сравнить вульгарное, дешевое многоцветие минувшего юбилея…
Когда я написала этот стих, то приравняла и себя также ко всем, кто выведен в образе “черни”. Как и все прочие, я была тогда внизу, и видела, как надо мною поднимается призрачный Город, а под ним все мы кружимся в странном танце…
Мои жилы, как тросы, моя память как лед,
Мое сердце как дизель, кровь словно мед,
Но мне выпало жить здесь, среди серой травы,
В обмороченной тьме, на болотах Невы,
Где дома - лишь фасады, а слова - пустоцвет,
И след сгоревшей звезды, этот самый проспект.
Я хотел быть как солнце, стал как тень на стене,
И неотпетый мертвец сел на плечи ко мне.
И с тех пор я стал видеть, что мы все как в цепях,
И души мертвых солдат на еловых ветвях
Молча смотрят, как все мы кружим вальс при свечах:
Каждый с пеплом в руке и мертвецом на плечах.
Будет день всепрощенья - бог с ним, я не дождусь.
Я нашел как уйти, и я уйду и вернусь,
Я вернусь с этим словом, как с ключом синевы, -
Отпустить их домой
Всех их, кто спит на болотах Невы.
(с) БГ, Болота Невы

Коллаж: Борис Гребенщиков, Инфра-Петербург.
А БГ... Как всегда, от восхищения опускаются руки... Надо послушать...
Спасибо, что ты ответила. Мне кажется, что глупо пояснять это стихотворение, как и любую поэзию вообще. Просто возникла потребность выразить чувство к городу, из которого стих родился.
А БГ, - это святое
...из глубины твоей души
Стучит копытом сердце Петербурга.
Cпасибо... Как всегда, в самое сердце...
Да, гениально написано. Мы с daPena умерли
Не надо меня в такую компанию затесывать, а то я умру от ложной скромности!
Мне, - совсем не за что!
Здесь дворы как колдцы, но нечего пить
Если хочешь здесь жить, то умерь свою прыть
Научись то бежать, то слегка тормозить
Подставляя соседа под вожжи